Ускользающий политический мотив – практика ЕСПЧ

Высокое предназначение статьи 18

Пределы использования ограничений в отношении прав описаны в статье 18 Европейской конвенции: «Ограничения, допускаемые в настоящей Конвенции в отношении прав и свобод, не должны применяться для иных целей, нежели те, для которых они были предусмотрены».

«Иными словами, ограничивая те или иные права и свободы, государства должны действовать в определенных рамках, которые установлены Конвенцией. Например, ограничение права на свободу и личную неприкосновенность, которая гарантируется статьей 5 Европейской конвенции, возможны только в случаях, перечисленных в данном документе, и только в порядке, установленном национальным законом. Одним из таких случаев является законное содержание под стражей лица, которое осуждено компетентным судом», – отмечает Виталий Кулапов.

Целью включения статьи 18 в Конвенцию является защита от появления в Европе недемократических режимов. Из постановления ЕСПЧ следует, что данная статья ограждает от злоупотреблений властью. Неправомерные ограничения могут устанавливаться государствами в отношении тех или иных прав и свобод с какой-либо целью – ненадлежащей, неправомерной или скрытой. Последний вариант характерен, как отмечает специалист, для уголовного преследования, которое имеет некую скрытую мотивацию. Например, государство использует свою правоохранительную систему для борьбы со своими политическими противниками, заключая их под стражу, и таким образом подавляет плюрализм и оппозицию.

Примеры дел, рассмотренных в ЕСПЧ, в которых обнаружили признаки политически мотивированных преследований:

• Ilgar Mammadov v. Azerdaijan (жалоба № 15172/13);
• Merabishvili v. Georgia (жалоба № 72508/13);
• Navalnyy v. Russia (жалоба № 29580/12 и другие).

Статья 18 Конвенции, по словам Виталия Кулапова, служит своеобразным «сигналом тревоги» (формулировка впервые была озвучена французским депутатом Парламентской ассамблеи Пьером-Анри Тежаном в 1949 году), который предупреждает о том, что государство-нарушитель рискует утратить признаки либеральной демократии и перейти к тоталитаризму. Нарушение этой статьи несет угрозу принципу верховенства права, который лежит в основе Европейской конвенции.

Сферы применения статьи об ограничениях

Практика применения статьи 18, как отмечает Виталий Кулапов, отличается скудностью. ЕСПЧ к настоящему моменту установил нарушение этой статьи только в 13 делах, из них пять закончились вынесением постановлений против Азербайджана. Второе место занимает Россия – против нашей страны вынесли три постановления, Украина – два, и по одному постановлению против Грузии, Молдовы и Турции. Объяснить такую «бедную» статистику можно, по словам эксперта, двумя факторами: достаточно узкой сферой применения и очень высокими стандартами доказывания нарушений по этой статье.

Своеобразие статьи 18 заключается в том, что она не имеет независимого существования и применяется только в совокупности (в связи) с другими статьями Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Виталий Кулапов в этом смысле видит сходство между статьями 18 и 14 той же Конвенции, которая запрещает дискриминацию, – они обе носят факультативный характер.

«С другой стороны, статья 18 может иметь автономный характер: это происходит в том случае, если Европейский суд устанавливает ее нарушение, но не фиксирует того же в отношении той статьи, в связи с которой она применяется. Своеобразие статьи 18 проявляется также в том, что она может применяться в связи с тем правом, которое, согласно Европейской конвенции, может быть ограничено. В этом смысле в сферу ее применения не входит статья 3, которая запрещает пытки и другие виды дурного обращения, потому что последняя не подлежит никаким ограничениям в принципе, она имеет абсолютный характер», – поясняет Виталий Кулапов.

Согласно статистике на ноябрь 2019 года, ЕСПЧ рассматривал жалобы на нарушение статьи 18 в связи со следующими статьями Конвенции о защите прав человека и основных свобод:

• статья 5 (право на свободу и личную неприкосновенность);
• статья 6 (право на справедливое судебное разбирательство);
• статья 8 (право на уважение частной и семейной жизни);
• статья 9 (свободы мысли, совести и религии);
• статья 10 (свободы выражения мнения);
• статья 11 (свобода собраний и объединений);
• статья 1 Протокола №1 (право на уважение собственности).

«Из перечисленных статей ЕСПЧ пока устанавливал нарушение статьи 18 только в связи с нарушением трех – 5, 8 и 11 статей. Пока Европейский суд оставил открытым вопрос о том, может ли статья 18 применяться в связи с нарушением статьи 6, которая гарантирует право на справедливое судебное разбирательство. Дело в том, что традиционным подходом утверждается, что она не подлежит никаким ограничениям, это было реализовано Европейским судом, например, в деле Navalnyy and Оfitserov v. Russia (жалобы № 46632/13 и № 28671/14). Но есть и другой подход, который был применен судом в деле Ilgar Mammadov v. Azerdaijan (№2) (жалоба №919/15). В постановлении по этому делу ЕСПЧ занял более нейтральную позицию и допустил возможность соответствующего расширения сфер действия статьи 18», – отмечает Виталий Кулапов.

Сфера действия статьи об ограничениях остается достаточно узкой, более того, анализ прецедентного права ЕСПЧ, по словам эксперта, приводит к убеждению, что сам суд продолжает сужать сферу ее применения. Выражается эта тенденция на практике в том, что жалоба на нарушение статьи 18 не будет рассмотрена Европейским судом по причине отсутствия такой необходимости. Таким образом сложилась необычная ситуация, когда судьи ЕСПЧ действовали чаще всего по одному из двух сценариев:

• если суд констатировал отсутствие нарушения главной статьи, в связи с которой статья 18 Конвенции применялась, то ЕСПЧ автоматически делал вывод об отсутствии нарушения в части ограничений;
• если же суд устанавливал нарушения главной статьи (таких решений достаточно много), то в этой ситуации ЕСПЧ часто отказывался применять статью 18 с формулировкой «в связи с отсутствием такой необходимости».

«Исходя из этой практики, сфера применения статьи об ограничениях фактически сводилась к нулю. Соответственно, статья 18 лишилась той функции, которую она была призвана играть по защите верховенства права и правового государства, поэтому такая практика не могла не вызвать критических комментариев и не только со стороны заявителя, представителя и научного сообщества, но и со стороны самих судей ЕСПЧ», – отмечает Виталий Кулапов.

Критически осмыслила нежелание Европейского суда работать со статьей 18, написав особое мнение в 2016 году, судья Келлер (Швейцария) в связи с делом Kasparov v. Russia (жалоба №53659/07). Она отметила, что довольно часто применяемая судом формула «отсутствие необходимости рассмотрения статьи 18» по сути лишает эту статью какого-либо применения. Судья Курис, избранный от Литвы, в том же году в своем особом мнении по другому делу (Thankotadze v. Georgia, жалоба № 15256/05) призвал своих коллег пересмотреть эту досадную практику.

Виталий Кулапов подчеркивает, что сфера применения статьи 18 весьма ограничена, и вопрос о ее расширении крайне актуален.

Жесткий стандарт доказывания нарушений

Стандарты доказывания для стороны заявителя выступают не менее важным фактором, чем узкая сфера применения статьи 18. Главная сложность, как считает Виталий Кулапов, для заявителей, по крайне мере до недавнего времени, заключалась в очень высоком стандарте доказывания таких нарушений, который был сформулирован в деле Khodorkovskiy v. Russia (жалоба № 5829/04). Судом в постановлении по этому делу было зафиксировано, что «простого подозрения в том, что власти использовали свои полномочия» с отличной целью от описанных в Конвенции, недостаточно при доказывании нарушения статьи 18. При этом «заявитель, утверждающий, что его права и свободы были ограничены» обязан убедительно продемонстрировать Европейскому суду различия между реальной целью властей и провозглашенной (либо понимаемой из контекста).

Из формулировок постановления следует, что презумпция добросовестности стороны государства-ответчика возлагает бремя доказывания всецело на заявителя. При этом, отмечает Виталий Кулапов, по общему правилу, следующему из прецедентного права Европейского суда, если заявитель привел доказательства, которые действительно свидетельствуют о нарушении Конвенции, то бремя доказывания переходит к правительству.

«Однако в случае со статьей 18 практика Европейского суда пошла по другому пути. Так, в деле Khodorkovskiy and Lebedev v. Russia (жалобы № 11082/06 и 13772/05) ЕСПЧ не согласился с заявителем, что бремя доказывания должно перейти от него к государству-ответчику. Конечно, в том случае, если первый представил обоснованные доводы о нарушении статьи 18. Напомню, в этом деле заявители представили целый ряд подобных доводов. Были заключения международных неправительственных организаций о том, что нефтяная компания ЮКОС была целенаправленно ликвидирована российскими властями.  Кроме того, были представлены решения зарубежных судов об отказе в экстрадиции нескольких менеджеров компании по причине политически мотивированных преследований в России в отношении этих лиц. Сами по себе эти доводы относятся к числу доказательств, которые по общему правилу заслуживают внимания. Однако ЕСПЧ посчитал, то даже в этой ситуации бремя доказывания правительству не переходит, и напомнил, что по делам такой категории стандарт доказывания очень высок», – поясняет Виталий Кулапов.

Один из возможных ответов на вопрос, почему ЕСПЧ делает исключение из общего правила о распределении бремени доказывания для категории дел по статье 18, по мнению специалиста, содержится в постановлении Европейского суда по делу Khodorkovskiy v. Russia (жалоба № 5829/04). «Уголовное преследование любого лица с высоким статусом всегда влечет политические последствия», – отмечается в тексте постановления. Сам по себе факт, как пояснил Европейский суд, что «политические оппоненты преследуемого» прямо или косвенно могут выиграть от этой ситуации, не означает, что власти должны отказаться от уголовного преследования. При условии, что имеются обоснованные обвинения.

«Иными словами наличие высокого политического статуса не предоставляет иммунитета. Соответственно, в этом деле и в ряде других дел суд потребовал от заявителя неопровержимых и прямых доказательств наличия скрытой цели в действиях властей. Более того, ЕСПЧ потребовал, чтобы заявитель доказал – весь правовой механизм государства ответчика был изначально использован ненадлежащим образом. То есть, что с самого начала власти действовали недобросовестно и откровенно игнорировали Конвенцию», – отмечает Виталий Кулапов.

Жесткая формулировка привела к тому, что на практике заявителям удалось представить прямые доказательства наличия скрытой цели только в трех делах, рассмотренных ЕСПЧ:

• Gusinskiy v. Russia (жалоба № 70276/01) – суд установил, что Владимир Гусинский был заключен под стражу с целью оказания на него давления и побуждения его к продаже государству принадлежащей ему медиакомпании «Медиа-Мост». Прямые доказательства, представленные заявителем и принятые судом, содержались в письменном соглашении Владимира Гусинского с федеральным министром, где прекращение уголовного преследования в отношении заявителя увязывалось с продажей компании. Вторым доказательством послужило постановление о прекращении дела, в котором содержалась ссылка на данное соглашение;
• Lutsenko v. Ukraine (жалоба № 6492/11) – заявитель представил в суд ходатайство следователя об избрании меры пресечения в отношении его в виде заключения под стражу. Служитель закона высказал в этом документе доводы о том, что заявитель пытался исказить общественное мнение, дискредитировать прокуратуру и оказать влияние на предстоящий судебный процесс по уголовному делу. ЕСПЧ посчитал, что аргументы, изложенные следователем, убедительно демонстрируют, что заключение заявителя под стражу на самом деле преследовало цель наказания его за публичные утверждения о своей невиновности;
• Tymoshenko v. Ukraine (жалоба № 49872/11) – ЕСПЧ исследовал ходатайство прокурора об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу Юлии Тимошенко и решение суда об удовлетворении данного прошения. Изучив оба документа, судьи пришли к выводу, что действительная цель ходатайства заключалась в наказании заявительницы за проявленное неуважение по отношению к суду, а также за ее поведение во время слушания.

Источник изображения: Adrian Grycuk