Борьба за «наследство доктора Поплавского»
Вот уже 20 лет россиянка Елена Орлова-Глонбска пытается вернуть коллекцию доктора Ивана (Яна) Поплавского, которая состоит из 103 картин западноевропейских мастеров XV-XVIII веков и находится в Национальном музее Варшавы.
За это время на руках у наследницы — десятки томов отписок от российских чиновников и три решения Гатчинского городского суда, который объявил Елену Орлову-Глонбску единственной наследницей умершего в Варшаве российского гражданина Поплавского.
История владельца предметов искусства настолько же поразительна, как и ценность самой коллекции. Медик Иван Поплавский был известен в Петербурге как коллекционер западноевропейской живописи. После революции в 1924 году он вывез свое собрание с культурно-просветительской целью в Польшу, а через 11 лет умер при невыясненных обстоятельствах.
В 1936 году в Варшаве прошла посмертная выставка картин из коллекции Поплавского, к открытию которой издали специальный каталог. В предисловии к нему утверждается, что коллекция из 95 экспонатов была выкуплена у врача местным муниципалитетом, а еще восемь картин — подарены городу. Дирекция Национального музея ссылается на копию акта № 972 от 19.04.1935 года и заявляет, что в день его подписания владельцу выплатили сумму 80 000 злотых в золоте. Остальное якобы распределили в рассрочку на 10 лет.
Однако Елена Орлова-Глонбска уверяет, что работники музея водят ее за нос. Так, из ответов официальных польских организаций следует, что медик никаких нотариальных действий в пользу третьих лиц не совершал. Кроме того, согласно ответу архива Государственного банка национальной экономики Польши, который в 2003 году получила наследница, за период 1931-1949 годов никаких денежных средств на имя Поплавского или членов его семьи не переводилось. Ответы Министерства государственной казны и имущества, Минюста и Министерства финансов также опровергают заявления музея о правах собственности на картины российского гражданина.
«В настоящее время я добилась возбуждения прокуратурой Варшава-Средместье от 07.08.2020 года уголовного дела № PR 2 Ds 761.2020 по вопросу присвоения сотрудниками музея имущества особо важного значения для культуры и жду принятых решений по данному вопросу», — рассказывает Елена Орлова-Глонбска.
Еще одна проблема состоит в том, что Министерство иностранных дел занимает пассивную позицию в получении полной информации о составе наследственной массы движимого имущества наследодателя. Волокита завязана на исполнении действующих в РФ и Польше законов. Эта история в полной мере демонстрирует ключевые сложности дел по реституции — многофакторность и отсутствие единой процедуры.
«Реституция от случая к случаю регулируется по-своему, исходя из политических договоренностей между сторонами, реалий конкретного дела, в зависимости от того, как много приобретателей, которые на законных основаниях завладели тем или иным объектом в статусе культурной ценности, и так далее. Соответственно, очень сложно выделить какой-то единый алгоритм, правила, кодекс поведения для участвующих в процессе реституции», — объясняет доктор юридических наук, доцент Национального университета «Киево-Могилянской академии» Дмитрий Коваль.
С честностью и справедливостью
Реституционные дела действительно крайне индивидуальны, и почти ни один случай не похож на другой. Зачастую с правовыми коллизиями наравне идут более глубокие и философские вопросы: кто прав, кто больше достоин владеть предметами искусства, справедлива ли судьба ценных объектов. Широко известен громкий судебный процесс «Мария Альтман против Австрийской республики». В 2006 году пять картин Густава Климта (в том числе знаменитая «Золотая Адель») по решению Арбитражного суда в Австрии стали личной собственностью гражданки США Марии Альтман, единственной наследницы австрийского фабриканта Блох-Бауэра.
Мария Альтман не настаивала на вывозе картин из Австрии, но требовала их оплату по справедливой цене. Изначальная стоимость в 150 миллионов долларов за месяц поднялась до 300 миллионов. Австрия предпринимала самые разные меры: велись переговоры с банками о займе на покупку картин, правительство страны обратилось к населению с просьбой о помощи, намереваясь выпустить «облигации Климта», общественность объявила сбор средств. Однако деньги так и не были собраны, картины по закону передали наследнице, и сейчас национальное достояние Австрии находится в Новой галерее в Нью-Йорке.
Лондонский адвокат, специалист по возвращению украденных, разграбленных и пропавших произведений искусства, а также основатель Art Recovery International Крис Маринелло помогал реституировать картину Анри Матисса законным наследникам — семье Розенбергов в Норвегии. По его словам, музей в Осло приобрел полотно на законных основаниях, однако картину нельзя было перемещать или выставлять. В итоге полотно удалось реституировать без всяких условий, исходя из моральных претензий. Тем не менее, это требовало немалого политического давления.
Другое дело — история Корнелиуса Гурлитта, который втайне хранил огромную коллекцию награбленного нацистами искусства в бетонной многоэтажке в Мюнхене. Мужчина скончался в 2014 году, незадолго до этого завещав свое собрание Художественному музею Берна. Попечители музея долгое время не могли решить, стоит ли принимать такое наследство. В конечном счете они объявили, что возьмут лишь те предметы, которые не были насильно отняты у законных владельцев.
Дело Гурлитта в полной мере отражает идею Вашингтонских принципов, один из которых говорит о необходимости предпринимать шаги для достижения справедливого и честного решения. Но без четких законов эти понятия очень относительны. В процесс всегда вовлечены несколько субъектов, и все они имеют свою правовую позицию.
Как отмечает Крис Маринелло, за свою многолетнюю практику он понял, что проблемы реституции практически не изменились. «Появилось больше профильных комитетов, все больше музеев открыты для заявлений о реституции, но, несмотря на это, существует множество препятствий, с которыми приходится сталкиваться жертвам при подаче своих заявлений: учреждения неохотно делятся и публикуют свою документацию, архивы затрудняют получение документов, неповоротливые правительства, музеи и частные коллекционеры делают невозможным рассмотрение исков. Не говоря уже о том, что расходы на судебные разбирательства могут позволить себе только очень богатые люди. Возможно, эта неуступчивость — то, чего всегда хотели правительства и рынок произведений искусства. Усложнять жизнь истцам, пока они не исчезнут, а их иски не исчезнут вместе с ними», — считает адвокат.
Что делать дальше?
Несмотря на все сложности, музеи и государства постепенно меняют свою политику к наследникам предметов искусства. Это касается как частных лиц, так и бывших колониальных стран, из которых в свое время вывезли многие культурные ценности. Например, в Австрии действует Закон о реституции предметов искусства, который позволяет любому гражданину запросить в музеях информацию о том, каким путем произведения попали в их фонды. В октябре 2020 года дирекции Рейксмузеума и Этнографического музея Нидерландов решили вернуть около ста тысяч экспонатов странам, откуда артефакты вывезли в колониальную эпоху. Также в 2020 году музей Зальцбурга вернул в Россию украденные нацистами в Темрюке артефакты. В 2017 году в ООН была принята Резолюция 2347 о защите культурного наследия.
Все больше хранилищ создают базы данных и архивов, чтобы наследники и жертвы украденных ценностей могли вернуть права на свое имущество. Все чаще в этот процесс включаются частные организации, такие как Art Recovery International, которые представляют интересы наследников, страховых компаний, адвокатов и коллекционеров.
Конечно, этого все еще недостаточно. Многие музеи до сих пор консервативно настроены и не готовы попрощаться с ценными коллекциям. В ряде стран либо нет реституционных норм, либо они, подобно российскому закону о компенсаторной реституции, крайне категоричны в вопросе возврата заграничных предметов искусства.
По мнению Дмитрия Коваля, улучшению ситуацию могла бы помочь международная конвенция, в которой обозначено прямое регулирование подобных дел. «Она должна не делегировать этот вопрос на национальный уровень, а напрямую устанавливать какие-то правила, касающиеся реституции. Но самих правил может быть недостаточно, и здесь можно говорить о создании международного трибунала, либо суда, который бы специализировался конкретно на вопросах реституции», — говорит юрист.
Вероятно, ждать подобных инициатив и реальных действий придется долго — международное право в этом вопросе развивается слишком медленно. Но реальная практика демонстрирует все больше положительных примеров, а, значит, подход, заложенный еще в прошлом веке в Вашингтонских принципах, о сотрудничестве, справедливости и поиске истины в реституционных делах — будет преумножать своих сторонников.
Источник изображения: кадр из фильма
